АРХИВ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЕВА
Преемственность политической системы - ответы на вопросы
30 октября Владимир Соловьев прочел лекцию студентам Российского государственного гуманитарного университета на тему "Преемственность политической системы".
Ответы на вопросы студентов.
Вопрос: Я весьма внимательно слушал пассаж про молодежные движения, проправительственные и оппозиционные, примерно понимаю, откуда, потому что я его слышал буквально в четверг и в пятницу от Сергея Минаева, от Лукьяненко и много еще от кого, помладше вас, примерно вашего возраста. Я слышу, о ком они на самом деле – они о комсомоле. Причем о комсомоле 80-х, который ненавистен всеми фибрами. Я был, наверное, одним из первых, кто уже не попал в комсомол по возрасту, но сегодня я слышу: движение «Наши» или проправительственные организации – понятно, карьеристы пытаются встроиться, все ясно с ними, но другого пути пробиться нет, хотят быть как «Единая Россия». Слышу про оппозицию - ну да, девушки не дают, жизнь тяжелая, хочется выпендриться. Слышу про скинов, но это вообще гопота какая-то, так сказать, биолого-генетическая. И я понимаю, если я нахожусь в соответствующем возрасте, мне, в общем-то, политикой заниматься негде, что мне говорят таким образом - «гуляй, Вася, за тебя решат, тут есть специально обученные люди, умные, они это умеют, а ты, куда бы ни пошел, везде окажешься лохом, идиотом». Правильно я вас понял?
Соловьев В.: Не знаю, как я могу понять, правильно ли вы поняли меня. Вы пока изложили что-то очень личное и трогательное, я это внимательно выслушал. Дело не в разнице в поколениях, а дело в страстном желании найти свое место. В мое время, когда я рос, мне говорили, что надо быть профессионалом. Когда человек говорит: я хочу стать политиком, мне 18 лет – хочется ему сказать: замечательно, а профессия твоя какая? Когда человек в возрасте 19 лет заявляет: я профессионально занимаюсь политическим движением, хочется сказать: замечательно, а профессия твоя какая?
Из зала: Но демократия и политика – это профессия.
Соловьев В.: Это вранье. Демократия и политика? Кто вы? – Я профессиональный демократ. После этого хочется подойти к человеку и ударить. Так же, как когда человек говорит, что моя профессия политик, это звучит как «моя профессия – синьор из общества». И в этом как раз трагедия. Потому что каждому возрасту свои забавы, человек не должен быть аполитичным, бесспорно, но именно поэтому, я говорил и надеялся, что люди меня услышали. Они политику воспринимают в каждом возрасте по-своему, они по-своему воспринимают справедливость и несправедливость и делают выводы, соответствующие их возрасту и уровню образования. Если представить себе на мгновение, что все существующие политики исчезли и власть перешла в руки 16-летних, то можно с уверенностью сказать, что через три дня будет кровавая бойня. Яркий пример Гайдара, который командовал полком и прославился феноменальными зверствами. Здесь люди-то все образованные, поэтому зачем говорить очевидные вещи. То есть люди, которые сидят здесь, не профессиональные политики, они учатся. Исходя из этого, есть надежда, что у них достаточно высокий уровень образования. Поэтому я глубоко убежден, что политика… Знаете, когда говорят: кто вы по профессии? Актер, журналист – меня всегда это настораживает. Мне всегда казалось, что это скорее вторые профессии. Потому что, если ты о чем-то пишешь, ты должен знать предмет, о котором пишешь. Если ты на полном серьезе рассуждаешь об экономике, не мешало бы, чтобы ты знал, о чем ты рассуждаешь, иначе будет смешно все это читать. Так же как замечательно, например, американские актеры, почему многие из них настолько сильнее в этом поколении наших, и почему, например, были фантастические актеры советской школы послевоенной - они войну прошли, они пришли из реальной жизни, они ее знали. Та же самая проблема с политиками - когда ты смотришь на лощеную харю, которая в 16 лет попала не важно в какое политическое движение, а в 30 лет он уже депутат Госдумы, что он знает о реальной жизни? Ничего. Он знает о внутренней системе роста в партии, о сложных системах взаимоотношений между партийцами, о том, где, когда и как выстроить отношения и на какую акцию когда они поедут, но о реальной жизни он не знает. Потому что, к сожалению, политика – это иная форма жизнедеятельности. Поэтому не случайно во многих странах мира существует возрастной ценз, в частности, на должность президента. Почему президент не может быть моложе определенного возраста? В частности, и поэтому. Поэтому, когда люди говорят, что политика – наша профессия… на Тверской много девушек иных.
Вопрос: Ты говоришь, что в России преемственность отсутствует, при этом ты говоришь такую фразу, с которой я полностью согласна, о том, что, по сути дела, советская Россия и Коммунистическая партия Советского Союза, ВКП(б) вначале, которая впоследствии была переименована в КПСС, она, по сути дела, является продолжением нашей ментальности. И, по сути дела, она отвечает нашему запросу, действительно, нашему ментальному запросу. И я вспоминаю слова, сказанные Черномырдиным, о том, что он сказал, что какую мы партию не строим в России, все равно получается КПСС. Просто я говорю, что может быть это и есть наша политическая традиция? Это преемственность.
Соловьев В.: Абсолютно верно.
Вопрос: Смотрите, да, я согласна, что у нас всегда один царь сменяется другим, он всегда ведет вопреки тому, что сын, который очень долго ждал престола, очень зол на отца и делает все совершенно напротив, не так, как это было.
Соловьев В.: Мстит за комплексы.
Вопрос: Да, да, допустим, с президентами у нас так тоже часто получается, по сути дела. То есть, одни президент делает что-то одно, потом приходит другой и говорит: нет, нет, все было неправильно, переделаем. Олигархический тип правления разрушаем, который до этого строили, и строим что-то другое.
Соловьев В.: Конечно, потому что еще голодная, надо ее кормить.
Вопрос: Да, да. Потом проходит еще какое-то время, … Может это и есть преемственность?
Соловьев В.: Молодец, садись. Рассказываю. Это как раз не преемственность, а проявление, знаете, такой протоплазмы сознания. Вот когда идут всплески такие... Все на субботник – все побежали на субботник. А теперь все дружно какать – и все начинают дружно загаживать то, что на субботнике только что расчистили. Зачем проводить субботник, если изначально не гадить? Правильно? Наша ментальность такова - сейчас нагадим, потом субботник. И никуда от этого не деться. Правда ведь, никуда от этого не деться. Поэтому нет преемственности как раз в проявлениях. Естественно, все, что делают люди, это, если угодно, отражение первой производной их ментальности. Политическая преемственность - это, если угодно, пятая производная. То есть, в вашем характере есть очень много всего. Есть абсолютная инстинктивность, например, - хочу есть. А дальше начинаются наслоения. Вы говорите: «нет, я не просто хочу есть, так как мне надо следить за фигурой, я хочу есть три раза в день». А потом говорите: «нет, не только три раза в день, но и диетическое, не только диетическое, но и другое». Понимаете? То есть, разные уровни. Поэтому здесь, когда мы говорим о том, что все, что происходит, является проявлением нашей ментальности - да, это «хочу есть». А когда мы говорим о политической преемственности, - это «брат Митька помирает, фуа-гра просит». Вот когда фуа-гра просит, вот это уже политическая преемственность. Понятно? То есть, это высокий уровень надстроечных отношений. Хорошо. Прошу.
Вопрос: Я со специальности «Международные отношения». Что-то я не понял тебя, вот в первой лекции ты нам аргументировано доказываешь, что проблема российской ментальности заключается в том, что политику и политиков мы рассматриваем, как последних мразей. И это надо всячески менять в своем сознании, что это огромный миф, который представляет угрозу для России. А на протяжении последних 15 минут ты также аргументировано доказывал, что политики – это лощеные хари, которые ни фига в жизни не понимают, и не делают свою карьеру. И я не понял, а где преемственность в политике?
Соловьев В.: Ну, слава Богу. А я уж волновался. А разве в этом нет преемственности, когда приходят все время лощенные хари?
Вопрос: Тема лекции - преемственность. В первой части ты говоришь о том, что это опасность, а во второй на всю вот эту аудиторию вбиваешь дальше в голову миф, который считаешь опасным.
Соловьев В.: У меня ощущение, что я выступал в разных аудиториях. Вполне серьезно. У меня глубокое ощущение, что я выступал в разных аудиториях. Объясню почему. Потому что я говорил в начале об уровне общественного сознания и общественного восприятия политиков. Раз. Правильно? Что общество воспринимает политиков именно таким образом, не зная их конкретно. Почему? Потому что они, как правило, не слышат реальных чаяний народа. Последние 15 минут, очевидно, это был ответ господину Чадаеву, я объяснил, что политик не может быть профессией в юности. Должна быть настоящая профессия. Приходят в политику разные люди, конечно, но это не обозначает, что отношение к классу проецируется одинаково на всех.
Вопрос: Сутормина Лидия, МГУ, факультет мировой политики. Ты говорил о чиновничьем капитализме, потом о феодализме. А что дальше? Как мы можем на это повлиять? И есть ли варианты? Можем ли мы на это повлиять?
Соловьев В.: Здесь во мне борется ответ человека, к сожалению, уже прожившего немало лет… Нет, это не категория честности, честно можно ответить на тот вопрос, на который знаешь ответ. Как можно, говоря о будущем, ответить честно или нечестно? Если бы мне будущее было бы хорошо известно, то я бы, наверное, занимался тем, что спекулировал на рынке акций. Там знание будущего хорошо помогает. Я вам скажу так - пока я смотрю более чем тревожно на происходящее в России. Более чем тревожно. Потому что если, не дай Бог, цена на нефть серьезно упадет, и не будет предпринято мощных действий со стороны власти по прижиганию националистических взглядов, то страна очень скоро может оказаться в такой кровавой бане, что мало не покажется. Хотя, возможен и классический для России стагнационный сценарий развития.
Меня, например, очень беспокоит сейчас Партия жизни. Теперь она называется «Справедливая Россия». Чем она меня беспокоит? Диким количеством бандитов, которая оказалась в этой партии. То есть, я много ездил по регионам, смотрел… Я хорошо отношусь к Миронову, - он симпатичный, обаятельный человек. Но многие люди, которые оказываются рядом с ним, это, конечно, запредельно, особенно в регионах. Откуда деньги направляются на эту активность? Это уже кошмар, кошмар. И вот это меня очень смущает. Я вижу, с какой скоростью может произойти обратная криминализация российской политики. Мне это не нравится, но опять же я с грустью могу констатировать, что народ как был абсолютно безучастен, так и остался. Поднимите руку, например, те, у которых есть партия, за которую они могут пойти проголосовать? У которых реально есть партия, которая полностью соответствует политическим воззрениям? А теперь поднимите руку те, которые пошли бы голосовать, но нет партии, за которую они могли бы отдать свой голос. Вот это, очевидно, ответ политической картины России. Поэтому могут придумывать разнообразные воззрения, взгляды, названия – это все будет абсолютной чушью. И именно поэтому политтехнологи перед очередными выборами будут бегать по временно узнаваемым людям и говорить: а вступите в нашу партию, давайте в нашу партийную тройку войдите, пожалуйста. Поэтому по-прежнему будут партии, условно говоря, Алины Кабаевой, Николая Баскова и кого-нибудь еще. Пожалуйста.
Вопрос: Черепанова Алиса, факультет мировой политики МГУ. Мы так все улыбнулись, когда увидели одинокую руку «Нашего» в этой стране. Просто может быть это единственный выход сегодня в обществе, когда молодежь консолидируется в таких небольших движениях?
Соловьев В.: И что с ней произойдет, с молодежью?
Вопрос: Просто дело в том, что, смотрите, пока у нас в России нет таких элитных университетов, которые, может быть, взращивали ту политическую элиту? И может это единственный выход пока на сегодняшний момент именно в этой данный политической ситуации?
Соловьев В.: А на фига ее взращивать? Такой странный вопрос: а зачем взращивать политическую элиту?
Вопрос: Потому что там же традиция.
Соловьев В.: Традиция взращивания политической элиты? Нет, я это помню, - Высшая партийная школа. Офигенная была элита.
Вопрос: Когда к ней все идет, когда папа был интеллигентом, например.
Соловьев В.: И поэтому должна быть партийная школа?
Вопрос: Нет, не партийная школа. Партийная школа в прошлом.
Соловьев В.: А что надо?
Вопрос: Чтобы изучать политику...
Соловьев В.: Нет, политику изучать, пожалуйста, но какое это имеет отношение… Ведь, люди, изучающие физику, не всегда становятся великими физиками. Но вот люди, изучающие политику, чтобы после этого стали великими политиками? Это что-то новенькое.
Реплика: Чтобы стать управленцами…
Соловьев В.: Управленцами? А зачем для этого изучать политику? Изучайте управление. В этом-то и особенность. Каждый раз мы говорим – «мы создаем новый политический класс, и сейчас мы его воспитаем». Нет. Создается гвардия преданных людей, создается определенная, четкая и понятная плеяда - антиоранжисты, либо оранжисты. И решаются свои задачи. Но страна-то тут при чем? Набирай себе молодую гвардию, старую гвардию. Политик не тот, кого можно воспитать в пробирке. В этом особенность. Понимаете? Политик - совершенно другой человек. Например, один из самых талантливых современных политиков молодых, вы его даже не знаете, это Володя Груздев. Конечно, вы его не знаете! Это человек, который стоит за большим количеством законов либеральных, принятых Государственной Думой. Который бьется до конца. Суворовец, воевал в Африке, награжден, потом основал «Седьмой континент», очень богатый, входит в список Форбс, молодой парень. Сейчас депутат Государственной Думы, принимает очень прогрессивные законы. Еще один парень, который очень способный политик молодой, которого вы тоже наверняка не знаете, Игорь Баринов. Игоря знаете? Нет, он не международник, он командовал подразделением в Альфе, вся грудь в орденах. Первая чеченская, вторая чеченская, сейчас депутат Госдумы. Занимается конкретными делами. Вот такой тихий и скромный парень. То есть, не на виду, сильно не виден. Есть и такие политики. Он что, заканчивал политическую школу? Нет, он просто кровь проливал и знает, о чем говорит. То есть, он не лощеный, выращенный в пробирке бюрократ, который считает себя преданным той структуре, которая его туда запустила, и будет обслуживать ее интересы. Нет. Он парень, который знает реальную жизнь. В этом разница. Поэтому он понимает, когда люди ему говорят о своей реальной жизни. Когда к нему приходят ветераны, он понимает, о чем речь, он не будет хихикать. Андрюха Воробьев, молодой пацан совсем. На больших должностях в «Единой России». Тихо и спокойно служил в армии. Правда, был в Нагорном Карабахе, награжден, ну и дальше тяжелая конкретная жизнь. Депутат Госдумы. Есть просто люди, они пока еще не видны, вот эта поросль политики. Но отношения-то будут строиться по таким, как Жириновский, по таким, как Митрофанов. Понимаете? Вот по этим, которые на плаву, потому что политика сейчас уходит в другой уровень, она только становится технологичной. Но чтобы быть технологичной, надо знать реальную жизнь. Иначе выращенные в пробирке «Нашими», «ненашими», они всегда будут относиться в ненавистью к людям, которые не из их сообщества. У них всегда будет работать закон отрицания людей из реальной жизни. Просто потому, что не из того детского садика, просто потому, что будет на комплекс наступать. Потому что пока народ там воевал в окопах второй чеченской войны, они где-нибудь аккуратно учились основам политологии.
Вопрос: Артем. Я хотел спросить относительно первой части лекции. Вы говорили о том, что населению России не была свойственна никогда борьба за свободу. А вопрос таков.
Соловьев В.: Не так сказал. То есть, успешная борьба, чтобы какое-нибудь изменение, приведшее к свободе, произошло в результате вот этого осознанного. Бунты были всегда, а вот чтобы осознанные изменения произошли, может быть, только одни раз, когда монархия уступила место… вот эти все протоколы, октябрь, манифест.
Вопрос: Вопрос, собственно, заключается в том, что вы, собственно, под свободой понимаете? И не является ли борьба, скажем, за отдельные какие-то права, скажем, за национальные права, за права религиозные тоже частью борьбы за свободу? Что такое свобода вообще в вашем понимании?
Соловьев В.: Ну, это к дедушке Ленину, потому что это он все время говорил, что свобода – это осознанная необходимость. Это такой бесконечно долгий философский разговор. То, что мы называли свободами, наверное, является основными закрепленными в конституциях, либо в правоуложениях западных стран принципами… Те, что имеют название «демократические свободы». Это равенство граждан перед законами, например.
Вопрос: То есть, фактически права, те представления, которые были сформулированы четко на Западе?
Соловьев В.: Практически Хельсинкская конвенция, практически она. Именно, вы очень точно сформулировали, что на Западе, что очень правильно, что не свойственно России, к сожалению.
Вопрос: Алексей Баскаков, Юрфак МГУ. Я когда смотрю вашу передачу, все время задавался вопросом: а не хочет ли Владимир быть президентом? В принципе.
Соловьев В.: Вы знаете, этот вопрос мне один раз уже задавал Борис Абрамович Березовский.
Вопрос: И что вы ответили?
Соловьев В.: Во-первых, я вам отвечу вопросом на вопрос: а зачем? Я не вижу никакого смысла в том, чтобы быть президентом. Вот просто никакого фана в этом я не вижу. В ресторан с друзьями не сходить, с пацанами в футбол не побегать, каждый жест, каждый взгляд ловят не те люди. Жить надо! И мне не нравится его резиденция. Меня вообще Кремль не прикалывает, и Ново-Огарево тоже мне не нравится. Там плохая аура. За границу с женой на Новый Год тихо не съездить. Чего хорошего в том, чтобы быть президентом? Это безумно тяжелая и ответственная работа. Мне не хочется быть ни депутатом Госдумы, ни лидером партии. Мне это неинтересно. Хотел бы, уже давно был бы. Не президентом, но лидером какой-нибудь маленькой партии. Да. Либо депутатером Госдумы. Ко мне на тех выборах уже подходили, и практически от каждой партии говорили: ой, давайте договоримся. Нет, не договоримся.
Вопрос без микрофона
Соловьев В.: Этот рецепт я уже говорил, он противный. Это надо просто каждый день жить, задавая себе неприятные вопросы: правильно ли я поступаю? Это самое противное. Понимаете? Политика является проявлением вашего обыденного сознания. Ведь как мы говорим: не за кого голосовать, не пойду на выборы. Чего-то я не видел пустых кресел в Государственной Думе с надписью «мы не пошли на выборы». Значит, де-факто кто-то пришел и проголосовал. То есть, если вы не можете найти партию или людей, за которых вы готовы отдать свой голос, организуйте сами.
Вопрос без микрофона
Соловьев В.: Начинание, которые можно оборвать на начальном этапе, не должно развиваться. Только то начинание, которое нельзя оборвать, понимаете, выживать должен сильнейший. Кто сказал, что должны все вокруг ходить и говорить: расти, расти, солнышко. Ты должен быть сильным. Какой смысл выращивать тебя? И тут власть решила вырастить себе смену. Вокруг же все идиоты. Давайте сейчас вырастим оппозицию. И вот в одном кремлевском кабинете придумаем какую-нибудь хорошую демократическую партию. Можем. Будет такое же количество рук, поднятых. И скажут: нам все равно не за кого голосовать.
Вопрос без микрофона
Соловьев В.: Нет, и, будет большая партия, человек 20. Согласен, и их не будет.
Вопрос без микрофона
Соловьев В.: Ну, я же об этом и говорил, что недовольства недостаточно для формирования политической партии. Условно говоря, мне не нравится, что ездят люди с мигалками. Мы можем провести гигантскую акцию, вывести миллионы людей с лозунгами «нет мигалкам», но люди, которые выйдут с фразой «Нет мигалкам», будут очень разных политических воззрений. Это будут и коммунисты, и националисты, и демократы, и кто угодно. Протест недостаточен еще для идентификации себя, как политического животного.
Все. Спасибо вам.
Вернуться к основному материалу лекции Владимира Соловьева в РГГУ "Преемственность политической системы".
ЧИТАТЬ АРХИВ ВЛАДИМИРА СОЛОВЬЕВА
03.11.2006, 09:57
